Жизнь ни за что. Книга первая - Алексей Сухих

Параллельно с людскими эшелонами проходили эшелоны с техникой. Тракторы, автомобили, комбайны, прочие машины. Некоторые взрослые, не скрываясь, говорили, что если бы такую технику кинуть в здешнее село, то и новые земли не надо осваивать, здесь бы хлеб вырастили. Но такие разговоры шли между собой, а пацанам говорили, чтобы они их не слушали. Но Леонид сам с седьмого класса выезжал на сельхозработы, и видел всю нищету и необеспеченность села в своём районе и понимал, что так везде. Радио и газеты с фанфарами прославляли целинную эпопею. «Вождям виднее», – закрывал он полемику с самим собой и принимался за учебники.

В промежутке забот по заброске людей и техники в целинные районы, на одной из сессий Верховного совета СССР, Хрущёв провернул передачу полуострова Крым в состав Украинской ССР. Депутаты, получавшие славу на местах за то, что они депутаты, и разные льготы за то, что они голосуют, не задавая вопросов, проголосовали. И не задумались, что «розовощёкий украинец» (как характеризовали его на западе) вынашивает в глубине души голубую мечту о создании Великой Украины. Учительница географии, классный руководитель Тамара Николаевна, подтвердила на уроке, что Крым не имеет сухопутных границ с РСФСР. И вопрос закрылся.

В доме у Лёньки был самый незатейливый и самый дешёвый радиоприёмник «Рекорд». Его подарил старший брат по окончанию Лёнькой седьмого класса. «Уже большой стаёшь, образовывайся», – сказал он при этом. У приёмника подключался проигрыватель грампластинок и был диапазон коротких волн, которые, несмотря на мощный заслон специальных радиопомех, пробивались иногда чистым звуком с информацией из враждебных Советскому Союзу радиостанций. Шла интенсивная холодная война. Мощнее других были радиостанции «Голос Америки» и «Освобождение», так как пробивались чаще других. Леонид покручивал в зимние вечера ручки настройки. Обычно давали примитивную лобовую пропаганду, и он её мало слушал. Его больше интересовали последние известия и оценка их другой стороной. Но бывали очень точные оценки событий в Союзе. Иногда с изрядной издёвкой. Очень запомнились ему слова одного обозревателя, который заявил, что «советские граждане и не знали бы о заботе партии и правительства, если бы им об этом постоянно не напоминали…» Это было настолько верно схвачено, что задумывавшимся становилось смешно. И шаловливые школьники на политчасах и уроках истории не пропускали возможность процитировать эти ежедневно звучащие по радио и газетах по надобности и без надобности слова «благодаря заботе партии и правительства…». И получали одобрительные слова преподавателей, принимавших слова своих воспитанников не морщась. И было непонятно, почему умные взрослые, да и верховные вожди не понимают, что роняют себя в глазах населения, которое хотя и справило в 1955 году десятилетие Победы, но жило совсем не так, как в кино про кубанских казаков и им подобных. Но такие штучки «вражьих голосов» только смешили. Их лобовые атаки были намного примитивнее советской пропаганды и вызывали усмешки. И нисколько не колебали уверенности в правильности своей великой страны. И Леонид с друзьями был твёрдо уверен, что всё идёт правильно, как то, что «Эверест – высочайшая горная вершина, а Советская армия – сильнейшая в мире…»

Довольные, что сельхозработ в сентябре не предвидится, десятиклассники покинули школу и, перебросившись немногими словами, рассеялись. Леонид Сугробин, Юрий Коротков, Саня Ширяев и Николай Смирнов с Виталием Фокиным из 10-в, с которыми Лёнька был дружен, пошли вместе по дорожке в центр.

– Может по пивку, – агрессивно и решительно кинул клич Коротков.

– Не проходит, – ответил Виталий. – Мы с Николаем и Леонидом в милицию за паспортами. Вот получим…

– Так вы ещё и беспаспортные, – шутливо презирающе протянул Юрий. – Малышня. Пойдём, Саня, мы с тобой.

Коротков и Ширяев отвалили. Леонид с друзьями отправились в милицию. В милиции быстро не бывает, да и подошли они к самому перерыву. Пришлось ждать. Но к трём часам все трое стояли на крыльце паспортного отдела и разглядывали блестящие и хрустящие страницами документы, определяющие их статус как граждан Советского Союза.

– Это я-то гражданин, – засмеялся Колька и сунул паспорт в карман. – Не пойти ли, граждане, мячи погонять, пока светло и лето не кончилось.

– Ну, уж нет! – ответил Витька и ещё раз перелистал паспорт. – Гражданами, да ещё Советского Союза, просто так не становятся. Дело, как я понимаю, совершенно запахло керосином. Юрка за десятиклассников предлагал по пивку, а за граждан!? У кого что в карманах?

– Не надо по карманам, – остановил Леонид друзей. – У меня после покупки этих безделушек, – показал он на часы и аппарат, – кое-что осталось. Две бутылки портвейна за мной. – И вытащил из кармана широкую бумажку в пятьдесят рублей.

– Богатенький ты у нас, – съязвил Виталий. – Может, ограбил кого? А! И «лейка» на плече, и часы позолоченные последней модели. И ещё вином угощает.

– Ладно, ты! – толкнул его Леонид. – Вкалывал всё лето как последний раб Римской империи. Да и деньги последние.

– Тогда в «ДОН», – решительно заявил Виталий. – Я вчера видел, там бочки выгружали.

«ДОН» было условное название заведения общепита железнодорожного ОРСа напротив вокзала, в котором и кормили, и угощали. Там больше угощались, чем кормились. И название своё он получил от постоянных посетителей по фамилии начальника ОРСа, и расшифровывался незатейливо: «Дорофеев обманывает народ». Когда ребята вошли в зал, буфетчица с помощью двух добровольных помощников вкручивала кран в новую бочку.

Мальчики сели в кабинку у окна, осмотрели друг друга и остались довольны. У подошедшей официантки и мыслей не было, что они молоды.

Классы десятиклассников в теперешнем составе сформировались окончательно при переходе в восьмой класс. Половина была ровесниками Леонида, пошедшая в школу с семи лет, вторая половина состояла из задержавшихся с поступлением и лихих неуспевающих в младших классах, которые оставлялись на второй год. Но затем решили, что ученье всё же свет. И пару лет назад в восьмых классах возраст ребят был от четырнадцати до шестнадцати. И были рослые ребята до ста восьмидесяти, и малыши, хотя и активно растущие. Но на физкультуре на построении в линейку: сначала мальчики по росту, за ними девочки по росту, линейка представляла повторяющуюся математическую функцию. Лёнька стоял тогда в нижней части функции и переживал. Старшие уже поглядывали на девочек вполне осознанно, а младшие ещё подёргивали их за косички. Но в учебных успехах младшие задавали тон, и это сравнивало неровности. Но это было два года назад. А сейчас Леонид, самый младший, пил на равных вместе с ними вино, не отличаясь от них ни ростом, ни видом и вполне осознанно посматривал на проходящих за окном девушек.

– А портвейн нисколько не хуже футбола, – гоготал -Колька. – Так же весело.

– У взрослых должны быть свои развлечения, – заявил Витька. Он всегда был выразителем мнений в этой кампании и делал заключения. – Что мы как мальчишки! Футбол, рыбалка, лесные приключения. Много вы видели взрослых ребят, которые так живут. Вот сейчас допьём, поболтаемся по улицам и в горсад на танцы. Сегодня пятница, оркестр играть будет. Кстати, и Коротков в оркестре сидит, значит, там будет. Правда, Лёнь? Ты со своими золотыми часами и камерой всех девчонок завлечёшь. Тебе уже пора девушкой обзавестись. Маринка по тебе вся исстрадалась.

– Да ладно тебе, – смущённо протянул Леонид.

Витька немного хитрил. Ему очень нравилась хорошенькая Маринка Весёлкина из Лёнькиного класса, а она его вниманием не одаряла и была очень мила в общении с Леонидом. И Витька подкалывался не раз по этому поводу. Время было любить.

Любовь пропитывала воздух, которым они дышали. Да и как могло быть по другому, если тебе шестнадцать лет, так и всему миру тоже шестнадцать. В восьмых, девятых и десятых классах в школе крутилась повальная любовь. И если десятиклассники всегда были отделены от остальных школяров своим статусом, то у младших постоянно горели лица от переглядываний, записок и шушуканий в кружках на переменах. И после уроков школьники чаще расходились парами, а не кучками. И Николай, и Виктор нашли своих девочек, и вечерами их нелегко было отыскать. Девчонки Лёнькиных друзей были подругами и по-дружески сообщали ему о девчонках, которые были бы согласны с ним познакомится. Но Лёнька только улыбался в ответ и говорил, что не созрел. Но это была неправда. Любовь переполняла его. Десятки романов о всепоглощающей любви и невероятные приключениях и подвигах всех времён прокручивались его сознанием. И каждый раз он совершал все действия героев сам, и свои подвиги приносил к ногам таких же романтических, прекрасных дам. И отдавал им своё верное сердце. И никак не мог вообразить, что может подойти к понравившейся девочке и просто сказать: «Давай дружить!» Просто так, без всяких подвигов во имя её. И как глубокий романтик жестоко отнимал у девушек их право любить мальчишек просто так, ни за что. И не понимал свою одноклассницу Маринку, которая не скрывала своего внимания к нему. Не понимал, за что и почему? И считал себя совершенно недостойным её. И пребывал, полный любви без любви, не влюбляясь после давнишней детской влюблённости. В третьем классе это было, когда на уроке появилась аккуратно одетая в классическую школьную форму с белым фартучком и кокетливыми кружевными плечиками – крылышками, девочка по имени Ира. Чёрные волосы, высокий чистый лоб, серые ясные глаза и лёгкая постоянная улыбка так привлекли Лёньку, что он целый день сидел, повернув голову в сторону её парты. И Юрка Коротков равнодушно съязвил: